class="p1">Я опустила заведённые часы в воду наполовину, а затем поставила срезанным дном на стол.
— Они продолжают идти, — шокировано проговорил парень.
— Это какое-то безумие, — сказала Карин, наблюдавшая за нами со спины.
— Ничего внутри не видно, — отозвалась я. А затем решилась вскрыть часы.
Устройство тут же остановилось, и разрубленные шестерёнки прямо в движении повываливались из корпуса.
— Прости, — пробормотала я Ракдару. — Я сломала магию.
— Важнее то, что это надо записать, — ответил парень, указав на дневник.
— Да, ты прав, — отозвалась я. — У тебя есть ещё часы?
— Нужно съездить в Балтхиор.
— Хорошо.
Охотников, тех, которых заковали в свежевыструганные колодки за неимением кованых кандалов, я «простила». Видеть мне их было неприятно, поэтому я приказала освободить их и вернуть домой. Здесь, в бывшем доме Сэра Родрика, им делать нечего. Мужчины почему-то благодарили меня, называли великодушной, но я просто безразлично смотрела, как они кланяются мне в ноги и произносят хвалебные речи. Наверное, это из-за того, что я сказала в сердцах. Про кишки и дедров. Могла ли бы я приказать такое зверство? Или даже приказать им окунуться в наказание в золотую воду? У меня не получалось представить.
Карин теперь дежурила возле меня одна, остальных гвардейцев рассредоточив по поместью, не доверяя им до конца. Наверное, боялась, что Лессайр или Теойен позволят мне сделать что-то такое, за что Карин, как моей личной телохранительнице, достанется от отца. Я её не винила. Мне и самой в последнее время часто казалось, что я способна на такое. Ждать конца света и ничего не делать, даже не пытаться что-то сделать, ощущалось невыносимой перспективой. Поэтому я прорабатывала каждую зацепку, каждый вариант, что приходил мне на ум.
Но теперь, спустя две недели в поместье Кордарт, осталось только одно.
Я сидела на краю колодца и всматривалась в золотистую воду, на которой моё лицо то приобретало чёткость, то исчезало в мерцании. Я записывала это. Это и то, что возле колодца ощутимо тише поют птицы, если их внести в клетке в подвал, да и другой шум доносится будто из далека.
Кстати о шуме — стражники снаружи кого-то громко поприветствовали. Карин шевельнулась, посмотрев на вход. Я напрягаясь, отложив перо и дневник на край колодца. Затем на лестнице послышались шаги. Гулкие мужские и кроткие женские. Это напрягло меня ещё сильнее — так ходила только мама.
Я вскочила с места, ища, куда спрятаться. Но кроме открытых стеллажей, стола и колодца здесь ничего не было. Ни тайного прохода, ни сундука…
— Лана! — увидев меня, пророкотал король. Потом посмотрел мне за спину и удивлённо приоткрыл рот. — Что это?
— Это загадка, — пробормотала я. — И разгадка. У меня пока нет ответа.
— Леди Тешер, оставьте нас, — проговорил папа, кивнув Карин на выход.
Я почувствовала, как лишаюсь поддержки. От этого ещё сильнее захотелось спрятаться, и прыгнуть в колодец переставало казаться безумной идеей. Моя телохранительница бросила на меня тревожный взгляд — отец никогда не просил её вот так вот выйти, — но всё же подчинилась слову короля. Я молча проводила её взглядом и снова посмотрела в лицо папы. Он не выглядел, словно явился объявлять приговор, но всё же.
— Ладно. Я здесь не за этим, — произнёс отец. — Что тебе сказал герцог Ювей? Как ты поняла, что он опасен?
— Что? — удивилась я.
— Ты околдовала его? — спросила мама, опасливо выглядывая из-за плеча папы.
— Что? — снова переспросила я.
Отец вздохнул.
— Наверное, гонец ещё не нашёл тебя. Герцога казнили за измену.
— Элтрисса вчера ночью разбудила весь замок своими криками! — возмутилась мама.
— Сэра Шорнара застали у покоев принцев, и Элтрисса защитила мальчиков, ударив герцога канделябром.
— Ведьма! — бросила мама. — Ты околдовала его за то, что он тебе просто не понравился!
Мы с папой одновременно вздохнули.
— Франни, ты же понимаешь, что если Орфелана ведьма, то и ты — тоже.
Мама поджала губы, не зная, что ответить. Что ещё придумать такого, как ещё меня задеть.
Я подумала о том, что Элтрисса, скорее всего, подговорила герцога прийти к ней ночью, а затем ударила и обвинила в покушении на мальчиков. Это было больше похоже на правду. Возможно, её источники доложили ей какие-то сведения помимо моих слов. И принцесса решила действовать.
— Одного того, что он не отказался от танца, когда я пригласила Карин, — вслух сказала я, — было достаточно, чтобы счесть его подозрительным.
— Ты сгубила такого прекрасного человека, — проговорила мама. — Он готов был заботиться о тебе, несмотря на твои… — Она обвела жестом комнату: свитки и книги, мерцающий золотом колодец и банки со скверной на столе. — …странности.
Папа нахмурился, а я присела обратно на край колодца. В моей памяти снова всплыл образ той тонущей здесь кошки. Она была до смерти перепуганной, но не билась в агонии, не умирала. Она перешла в другой мир. В Рай. В место, где, возможно, таятся все ответы на мои вопросы.
Мама что-то сказала, но я попустила это мимо ушей, думая о более приятных вещах, чем грубый и наглый герцог, перешедший дорогу будущей королеве Кертодола. Интересно, что Элтрисса бы подумала об этом золотом колодце? Какой совет бы дала? Стоили ли в её глазах этот подвал, эти дневники, эти книги столько внимания? Посчитала бы она, что мир ещё можно спасти?
— Ты вообще меня слушаешь?! — воскликнула мама, резко развернув меня за плечо. Так грубо, будто я какая-то неподчинившаяся простолюдинка.
Неприязненно сбросив её руку, я прорычала:
— Не прикасайся ко мне.
— Лана… — проронил отец.
— Что? — выплюнула я, посмотрев и на него.
Зачем они вообще приехали? Лишать равновесия мой и без того разрушающийся мир? Повидаться со мной до волны? Забрать меня домой? Запереть в монастыре?
— Твоя рука… — негромко пробормотал он.
Я посмотрела на свою левую руку, которой коснулась мама — с ней всё было нормально. Но когда перевела взгляд на правую…
— О, Создатель, — вырвалось у меня.
Мама зажала рот руками и попятилась к выходу. Я почувствовала, как мои недостающие пальцы стало покалывать. Я задела воду, когда мама развернула меня. И даже не ощутила этого! Наверное, была раздражена.
Подскочив к лампам, я повнимательнее рассмотрела «повреждения». На моём среднем пальце отсутствовала вся последняя фаланга, а указательному и безымянному «срезало» только подушечки и половину ногтя. Если бы пальцы отрубило мне мечом или топором, я бы кричала, как та чёрная белка, когда я её мыла. Но боли я никакой не чувствовала. Срез был покрыт обычной кожей, как на соседней подушечке.
— Ты… в порядке? — подал голос отец.
— Лучше не бывает! — отозвалась я и
